oio11: (Default)
[personal profile] oio11

Несмотря на новизну этой обстановки, я скоро с новыми людьми обжился. Больная ко мне привыкла, и наступившее в её состоянии временное облегчение расположило ко мне и больную и её мужа.

Консультировал у них знаменитый тогда в Петербурге лейб-медик Бертенсон,3) и он очень меня поддержал. Больной, по поводу колик, часто приходилось впрыскивать морфий, а иногда даже, при сильных приступах, давать легкий наркоз, главное, надо было следить за функцией кишечника. Так, мало-помалу прожили мы лето и в сентябре переехали в Петербург, в их вели­колепный дом на Адмиралтейской набережной. Иван Васильевич Рукавишников со мной очень сдружился, он был интересный че­ловек – либеральный петербургский богач-чиновник, служба у него была по благотворительным учреждениям, и он был предсе­дателем акционерной компании каких-то уральских заводов. Он много путешествовал, много видел, был почётным мировым судьей после реформы Александра II. Дочь его была замужем за В.Д. Набоковым, камер-юнкером, сыном министра юстиции, он впоследст­вии был известным кадетом и членом Первой Государственной Думы. Он с женой и детьми жили на Б. Морской и очень часто бывали у родителей. Сестра больной О.П. была замужем за знаменитым профессором сифилидологом В.М. Тарновским, который также час­то бывал у них в доме. Он был блестящего ума, очень весёлый и наружностью напоминал Фальстафа. На консультациях я имел удовольствие увидеть всех знаменитостей Петербурга: профес­соров Вельяминова, Троянова, Домбровского, кроме упомянутого уже мною Бертенсона. Меня удивило одно обстоятельство: врачи часто на консультациях переходили о русского языка на немец­кий. Так ещё сильно было влияние немцев в тогдашнем Петербур­ге. Встречал я там много видных представителей бюрократиче­ского мира, например, военного министра Куропаткина, который через четыре года так бесславно воевал о японцами.

Это чуждое мне общество скоро стало тяготить меня, я был связан,  чувствовал, что мне надо работать и учиться, а время шло. Правда, И.В. Рукавишников трогательно ко мне при­вязался. Он задаривал меня подарками, платил мне огромное жа­лованье – сначала 500 рублей в месяц, а осенью, когда больной стало хуже, и я согласился ещё у них остаться, он стал мне пла­тить по 1000 рублей в месяц – по тогдашнему времени это были огромные деньги для начинающего врача. И.В. просил меня не по­кидать больную до конца, а затем он проектировал поездку со мной за границу, обещая мне в Петербурге хорошее место и проч. Но я понимал, что мне прежде всего надо учиться и потому я не оставлял мысли о возвращении в клинику в Москву.

При больной мне приходилось находиться почти поминутно, и я мало что видел в Петербурге, хотя чувствовал всю красоту и величие этого города, его набережных, мостов и проспектов. Иногда меня прокатывали в коляске по Невскому, Каменноостровскому и на Стрелку.

Жизнь в этом богатом доме заставляла меня подтягиваться за окружающими – одеваться у хорошего  портного, носить ци­линдр, надевать фрак по вечерам и проч., но, несмотря на либе­ральность взглядов самого Рукавишникова и Набокова, они для меня были чуждые люди и я начал стремиться к тому, чтобы вырваться из этой золотой клетки. Круглосуточное дежурство около больной, с однообразной работой меня начало угнетать. Правда, я составил себе небольшую медицинскую библиотеку из медицинских новых книг (изд. Риккер),5) занимался чтением, но этого было недостаточно для моего клинического воспитания. Время мы коротали игрой в шахматы и бесконечными беседами.

Неожиданное событие совершенно нарушило мои планы с воз­можным возвращением в Москву на работу в клинику.

Заболел сам Рукавишников. У него было небольшое родимое пятно, которое он расковырял. За болезнью жены он долго не хотел обращать  на это внимания. Наконец, Тарновский посо­ветовал сделать операцию. Приехал хирург Домбровский (немец) и под кокаином удалил опухоль. При гистологическом исследова­нии у него оказалась саркома. Прошло около двух месяцев, и на шее под челюстью появились метастатические железы, которые были удалены второй операцией уже под общим наркозом. Через несколько недель – новые метастазы уже у трахеи. Новые опе­рации, тоже в домашней обстановке. После операции больной находился в очень тяжелом состоянии и на третий день он умирает от сепсиса. Я вспоминаю, какое потрясающее впечатление произ­вела эта смерть на весь дом и многих друзей Рукавишникова. Ведь он страшно переживал болезнь своей жены и уже был под­готовлен к её неизбежной смерти – и вдруг умер раньше. На этом случае я впервые почувствовал то «ускорение» смерти, которое так часто делают хирурги. Я очень жалел бедного Домбровского, на которого все смотрели, как на этого ускорителя. Я помню, с каким грустным видом он собирал инструменты, поки­дая хоромы этого роскошного дома. Конечно, хирурги всегда уте­шают себя тем, что болезнь всё равно неизлечимая и кончится смертью с ещё, может быть, большими страданиями. Домбровскому я благодарен за то, что он сделал мне маленькую операцию на большом пальце левой руки по поводу панарициума.6) Боли были ужасные, я три ночи не спал, и он мне выхватил половину ногтя и выпустил гной. Я помню, что у меня во время операции закружи­лась голова, и голову мне поддерживал Набоков. Ноготь на этом пальце до сих пор остался обезображенным.

Разумеется, после смерти Рукавишникова, я не мог бросить больную. В доме остались, кроме больной и меня, француженка-старушка и масса прислуги. В этой мрачной обстановке с умира­ющей больной я прожил ещё четыре месяца и в мае месяце переехал на дачу на Сиверской, которую О.Н. Рукавишникова предоставила для нашей семьи. Там мы прожили лето с моим маленьким племян­ником Митей, и осенью я вернулся в Москву.

Больше года я томился без клиники, при однообразных впе­чатлениях, при бессонных ночах, правда, я вернулся в Москву не с одним чемоданчиком – у меня были книги, бельё, платье и деньги. В денежном отношении Рукавишников отличался по от­ношению ко мне необыкновенной щедростью. Кроме большого жало­ванья он определил мне выдать ещё 3000 рублей, если я не по­лучу места ординатора в клинике через полгода после смерти О.Н. (так это и случилось, ибо градоначальник задерживал раз­решение на это дело, из-за моего исключения из университета; таким образом, на этот раз Охранное отделение способствовало мне в получении 3000 руб.), уже не говорю о многих ценных по­дарках, которые он мне дарил при каждом удобном случае.

Иван Васильевич Рукавишников (слева) и Максим Петрович Кончаловский

Таким образом, некоторая материальная обеспеченность помогла мне при первых шагах моей деятельности, и я смог по­мочь моему отцу.

С осени я принялся за работу и к декабрю 1901 года я был утвержден сверхштатным ординатором в факультетской терапевти­ческой клинике у профессора В.Д. Шервинского без жалованья. В то время штаты клиники были очень скромны – один ассистент и два ординатора, а все остальные были без жалованья, число этих бесплатных работников было ограничено, ибо служба их счи­талась государственной. Таких сверхштатных ординаторов было пять, а остальные врачи были экстернами. Кроме одного штатного ас­систента было ещё три сверхштатных и один лаборант.

Ординаторы оставлялись на три года, а ассистенты работали без срока. Я с особенной благодарностью вспоминаю ассистента Голубинина, который вёл всю лечебную работу клиники и от кото­рого я воспринял методику клинического исследования больного, я посещал его дневные и вечерние обходы и учился у него.

В клинике стали появляться новые методы исследования больного: желудочный зонд, рентген и лабораторная методика. Я не пропускал ни одного заседания Московского Терапевтического Общества, которые заседали аккуратно через среду, и вскоре сделал там мой первый доклад о больших эктазиях желудка и по­ражении почек. Любопытно, что уже в то далёкое время меня заинтересовала закономерная связь между желудком и почечным фильтром (впоследствии развившаяся в учение о синдроме), я тогда говорил о влиянии нефротоксинов на почечный фильтр при больших расширениях желудка. Вскоре я был избран секретарем Терапевтического Общества, и с тех пор связь моя с этим Общест­вом упрочилась на всю жизнь.


Первое моё публичное выступление было в студенческом Научном Обществе, где я сделал литературный доклад о патоге­незе аппендицита. Тогда эта тема была модная и возбуждала интерес. Весной 1902 года В.Д. Шервинокий устроил мне загранич­ную командировку на летнее вакационное время, и я во второй раз уехал в Париж. Я прослушал курс лекций Шоффара, Шентемесса, посещал  Hopital Cochin , жил у сестры, а затем на месяц уехал с c`трами в Бретань, в Роuldu, где мы ку­пались в океане и наслаждались природой. Там я много катался на велосипеде и пил сидр.

Но появилось новое обстоятельство, которое тянуло меня в Россию. Ещё когда я вернулся в Москву от Рукавишникова в лето 1901 года, Юрий Милиоти повёз меня в Дачное Царицыно к своим знакомым и родственникам Вышеславцевым. Мать Юрия с дочерью жили рядом на маленькой даче, а Вышеславцевы занимали большую дачу с цветником, гимнастикой и большой террасой. Семья их состояла из мамаши – Надежды Александровны, дочери Сони и двух мальчиков гимназистов – Саши и Коки. Они были в трауре, так как два года подряд у них были потери: сначала умер в 1899 году их отец, известный адвокат, а на следующий год – старший брат Миша от брюшного тифа, а отец от аневризмы.

В этом доме я сразу почувствовал какой-то особый уют, радушие и теплоту.

Юра исчез на соседнюю дачу Муромцева, за дочерью кото­рого он тогда ухаживал, и я остался один. Помню, мы целой компанией пошли гулять в знаменитый Царицынский парк. Сонечка была худенькая, весёлая и очень разговорчивая барышня, она меня всю дорогу занимала, потом мы ужинали на балконе, я ос­тался ночевать и рано утром ушёл после питья чудного кофе на балконе.

Помню, что, несмотря на ранний час, Соня вышла меня про­водить.

Зимой я стал бывать у Вышеславцевых, у них каждую суб­боту собиралась молодежь, и я постепенно стал у них своим че­ловеком. Заболевшая скарлатиной двоюродная сестра Сони – Капитолина, которая у них жила, ещё больше помогла этому сближе­нию. Я её лечил, остальных детей увезли к знакомым Селивачёвым, и у них я стал ещё чаще видеться с Соней. И вот, весной, когда я уехал за границу, то в разлуке я понял, что мой выбор сделан, и что судьба моя решена. Может быть, моя решимость уси­лилась благодаря тому, что в феврале мой брат Пётр уже женил­ся на Оле Суриковой. У нас завелась оживленная переписка с Соней, они тогда продали дачу и купили маленькое именьице в Рязанской губернии и туда уехали. В середине лета я поспешил из Парижа туда, и там мы решили вопрос окончательно.

После заграничных впечатлений Парижа, Бретани с её ска­лами и океаном, я очутился на Ильясовой мельнице в маленьком домике на берегу Осетра. Это очень поэтичное местечко, в жи­вописной котловине, с шумом мельничных  колёс, с огромным за­ливным лугом. Сколько я провел там дорогих часов и незабвенных минут! Свадьбу пришлось отложить до осени, а до этого я со всей семьей Вышеславцевых поехал в Симеиз, в Крым. Я не буду описывать этого путешествия, которое на всю жизнь запечатле­лось в моей памяти. От Севастополя мы ехали на лошадях. В пер­вый раз с Байдарских ворот я увидел величественную панораму Чёрного моря. Если принять во внимание мою молодость, ту ду­шевную радость и трепет, которые давала близость уже любимого и любящего человека, то станет понятно, что это был самый счастливый миг моей жизни. Я стоял перед началом своей новой, самостоятельной жизни, во мне было столько сил и, казалось, что нет никаких внешних препятствий для приложения этих сил и завоевания счастливой жизни. К вечеру мы приехали в Симеиз и поселились в Мальцевском вагончике.7) Месяц пролетел незамет­но. Прогулки, купанье, поездки в окрестности – словом я чувство­вал себя на крыльях.

Туда же приехал на несколько дней и отец, но он был не в духе, ему не понравился и обед в пансионе и дороговизна и проч. Может, ему было грустно, что его семья распадается. Третий брат тоже собирался жениться на Зинаиде Иловайской.

В сентябре состоялась наша свадьба в Москве, в маленькой приютской церкви в Хамовниках, на Чудовой улице.8) Свадьба моего брата Дмитрия Петровича состоялась за один день до моей. Он из озорства непременно хотел меня опередить.

Максим Петрович Кончаловский с женой Софьей Петровной Кончаловской в 1902 году (урожд. Вышеславцевой; 1882 – 1957)

(will be screened)
(will be screened if not validated)
If you don't have an account you can create one now.
HTML doesn't work in the subject.
More info about formatting

If you are unable to use this captcha for any reason, please contact us by email at support@dreamwidth.org

May 2025

S M T W T F S
    123
45678910
11121314151617
181920212223 24
25262728293031

Most Popular Tags

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jun. 11th, 2025 05:27 am
Powered by Dreamwidth Studios