![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Преемники Иуды. Иоханан Гиркан.
Гирцин (англ. Hircine) - oio11 - LiveJournal
Пятигорье донецкого края. Легенда о Каменном царстве и сокровищах скифов
Скалу Лягушку на склоне горы по одной из легенд считают ...
Дикая охота Трикстера
Хань (династия) — Википедия
Чу (царство) — Википедия
Император и наложница 5-го ранга
Мавзолеи (часть 1 - древние)
мифический персонаж, который считается также основателем ...
Матрица-3
А. А. Романчук, Е. Б. Пантелеева
СТРЕЛОК И И МИФ О СБИВАНИИ СОЛНЦ
В синологии считается общепринятым, что древнекитайская цивилизация представляет собой результат синтеза ряда локальных традиций. Важнейшими из них признаются Чжоу (центральная субтрадиция) и Чу (южная). Также традиционным считается связывать происхождение конфуцианства с Чжоу, а даосизма — с Чу.
В данной статье предпринимается попытка анализа вопроса об определении локальных субтрадиций, к которым изначально принадлежал Стрелок И.
Древнекитайские солярные представления включают в себя три основных сюжета1. Все они впоследствии, по мнению М. Е. Кравцовой, были объединены в один общий, связанный с искусным стрелком по имени И.
Согласно этому объединенному сюжету, дети Си-хэ, десять солнц, ежедневно по очереди совершали свой строго определенный путь по небу в колеснице. За долгие годы такой строгий порядок братьям-солнцам надоел. Однажды они все вместе вылетели на небо, не желая садиться в колесницу. Теперь на небе сияло сразу десять солнц. Люди гибли, изнемогая от жары. Тогда император Яо (или Шунь) послал на землю небесного стрелка И, приказав ему усмирить солнца. Меткий стрелок сразил сразу девять солнц, оставив последнее перепуганное солнце в живых.
Вначале остановимся на доминирующей сегодня идее — о чжоу-ском происхождении Стрелка И. Она была предложена М. Е. Кравцовой: «культурный герой чжоусцев — Стрелок», уничтоживший девять солнц, восстанавливает миропорядок, является мифологизированным преданием о покорении чжоусцами Шан-Инь2.
Обращаясь к этому вопросу, заметим прежде всего, что в сюжетной линии мифа о Стрелке И, тем не менее, присутствует «хождение на запад» самого героя за эликсиром бессмертия, что по М. Е. Кравцовой является исконно чуским сюжетом — «путешествием-ю», никак не относящимся к чжоуской культуре3. Мы видим также, что сюжеты,
473
связанные с героем, содержат и ряд других элементов (гора Куньлунь, персиковое дерево), характерных именно для чуской традиции.
Немаловажно и то, что миф о сбивании лишних солнц Стрелком И. упоминается как раз «Тянь вэнь», «Шаньхайцзин» и «Хуайнань-цзы» - памятниками, отражающими «южную» субтрадицию (Чу).
Кроме того, в погребальном искусстве ханьского периода используются сюжеты о Стрелке И. Причем особо популярны они на востоке, юге (Наньян) и юго-западе (Сычуань) Китая4, то есть, как раз за пределами бывшей территории Чжоу.
Обратившись к упоминаниям Стрелка И в доступных нам переводах китайских текстов, мы сгруппировали их по принципу принадлежности к определенной субтрадиции — Чу или Чжоу5.
В результате выяснилось, что сообщения о Стрелке И, в зависимости от принадлежности текста к той или иной традиции, различны. Хотя в памятниках, восходящих к «южной» субтрадиции, есть упоминания не с лучшей стороны характеризующие Стрелка И (был убит посохом из персикового дерева), в целом это именно положительное отношение. Стрелок И — персонаж яркий, заметный, с ним связывают разнообразные и важные поступки.
В «чжоуских» же источниках упоминаний о Стрелке И намного меньше, этот герой чаще характеризуется как отрицательный. Очень важно, что он малозначительный персонаж, и фактически, описывается только либо негативно, либо просто как искусный стрелок.
Анализ сведений о Стрелке И в древнекитайских текстах требует сделать важное уточнение. В частности, очень большим шагом для синологии стала идея о возникновении древней китайской цивилизации в результате синтеза ряда локальных традиций — в первую очередь, царств Чу и Чжоу, Однако можно заметить, что сегодня в синологии абсолютизируется «чистота» одной культуры от другой. При этом как-то забывается, что мы реконструируем мифологии как Чу, так и Чжоу по текстам, которые возникли уже как результат контакта и синтеза этих двух традиций.
С. А. Старостин хорошо показал, что в Древнем Китае памятники одной традиции могли быть написаны с использованием диалекта другой. По его мнению, китайские памятники, написанные на раннем классическом древнекитайском языке, разделяются на две группы. К
474
первой относится текст «Дао дэ цзин», а к другой - «Сюнь-цзы», стихи Цюй Юаня и Сун Юя6. При этом диалект «Дао дэ цзин» восходит к диалекту «Ши цзин» - памятника традиции Чжоу7. «Сюнь-цзы» же, традиционно относимый к конфуцианской традиции, написан на том же диалекте, что и поэмы Цюй Юаня; к этому диалекту восходит и язык «Хуайнань-цзы».
Таким образом, получается, что даже исконно даосские памятники тесно связаны с конфуцианской традицией, и наоборот. К аналогичному выводу пришел и С. В. Филонов. В докладе, представленном на конференции «Третьи Торчиновские чтения», он показал, что и «Дао дэ цзин», и «Чжуан-цзы» — тексты, передающие даосские идеи, но создание их связано с элитой «центральной» субтрадиции.
Иначе говоря, отношения между «южной» и «центральной» субтрадициями к моменту создания большинства текстов, содержащих упоминания о Стрелке И, были слишком сложны, чтобы ожидать простого, «черно-белого» распределения при анализе каких-либо мотивов и сюжетов. Однако уловить тенденцию отношения, характерного для определенной субтрадиции, все же возможно.
Эта тенденция, видимо, заключается в том, что для «южной» субтрадиции Стрелок И был одним из очень важных и положительных персонажей. Для «центральной» же — второстепенным и отрицательным.
Поэтому можно сказать, что версия о его чжоуском происхождении вызывает у нас серьезные сомнения.
Рассмотрим вначале ключевой аргумент концепции М. Е. Кравцовой — гипотезу об антиконфуцианской направленности поэмы Цюй Юаня «Тянь вэнь».
Идея М. Е. Кравцовой основана на антипатии Цюй Юаня к пропагандируемым чжоусцами героям Шуню и Яо8. Опираясь на эти данные, она делает вывод, что риторические вопросы, связанные со Стрелком И, являются аналогичной предыдущей антипатией «чуско-го» автора к «чжоускому» герою.
Прежде всего, мы считаем, что вывод об антиконфуцианской направленности поэмы может быть сделан только в том случае, если поэма в целом ему удовлетворяет. Нельзя, вырвав из контекста какую-либо часть поэмы, пытаться уловить идею Цюй Юаня. Поэтому мы
475
попытались проверить гипотезу об антиконфуцианской направленности исходя из поэмы в целом.
После внимательного изучения поэмы, мы пришли к выводу, что «скептицизм» автора направлен не только на царство Чжоу, но и на иньских, сяских героев, на сюжеты, связанные с царством Чу, а также на общефилософские принципы Древнего Китая.
В целом, мы разделили9 риторические вопросы на шесть групп. Особо интересными для нас являются первая и вторая группы:
1. вопросы, затрагивающие чуских героев;
2. общефилософские вопросы, критикующие, в основном, даосскую картину мира;
Отметим лишь основные моменты. Например:
Кто держит солнце и луну, Кто звездам утвердил часы, Дал выход солнцу из Тангу, Заход — за скалами Мынсы?
Этот же сюжет содержится в памятнике, восходящем к чуской субтрадиции, «Хуайнань-цзы»: «Солнце восходит из Тангу, омывается в Озере Солнц, задевает Солнечную Шелковицу»10.
Всех гор превыше Куэньлунь! Где ж там садам Сяньпу дышать?
Куньлунь - гора, являющаяся географическим обозначением сакрального центра чусцев. Именно там росли висячие сады Сюаньпу11. Впрочем, М. Е. Кравцова полагает, что Цюй Юань здесь сомневается в чжоуском синкрете — к горе Куньлунь чжоусцами были добавлены сады Сюаньпу, и именно это и вызвало несогласие Цюй Юаня12. Тем не менее контекст упоминания садов Сюаньпу в другой поэме Цюй Юаня, «Лисао» (строфа 95)13, не оставляет сомнений — Сюаньпу есть именно чуская мифологема.
Кстати, этот пример показывает еще и то, что не только нельзя судить о «Тянь вэнь» по отдельным фрагментам, но нельзя понять ее, не привлекая и «Лисао». Так, в «Лисао» встречаются вполне благоже-
476
дательные отзывы о тех героях, которых М. Е. Кравцова полагает конфуцианскими. Например, среди значимых, сакральных мест, которые решает посетить Цюй Юань (приказав (!) Си-хэ подхлестнуть скакунов), упоминается и гора Цанъу— место погребения Шуня14.
И какова величина Змеи, глотающей слона?..
Очень интересным является сюжет о змее, которая глотает слона. На самом деле в «Хуайнань-цзы» она встречается как Длинный Змей, который заглатывал слона, переваривал его три года, а потом выплевывал кости15. Длинный Змей был одним из тех чудовищ, которых убил Стрелок И во время своих подвигов.
К Длинному Змею можно прибавить еще ряд фантастических существ, упоминаемых в «Тянь вэнь» - рыболюди, птицы с когтями тигров и т. д. Помимо того, что они упоминаются в памятнике, восходящем к «южной» субтрадиции16, в целом, именно стремление к мифологизации мира, к представлению о реальности фантастических существ и людей полагается отличием традиции Чу и восходящего к ней даосизма от традиции Чжоу, и, соответственно, конфуцианского видения мира.
Можно процитировать и достаточное количество отрывков17, которые соответствуют представлениям даосской мифологии и космогонии. Где страна бессмертных, горы Пэнлай, Фанчжан и Инчжоу, как частицы ян и инь образовали мир, и т. д.? Кроме того, ряд вопросов, несмотря на очевидные аналогии в даосской философии, можно вообще отнести к размышлениям поэта над извечными человеческими вопросами — кто устроил мир, и почему именно так, а не иначе? Почему от солнца светло, а без него — темно? Где скрывается умерший месяц?
Поэтому, по нашему мнению, неправомерным является утверждение об антиконфуцианской направленности поэмы. Скорее, поэму Цюй Юаня правильнее называть философскими размышлениями о мире, его законах, и тех объяснениях мира, которые предлагались. И мы не случайно выше в связи с анализом поэмы берем в кавычки слова «критикует» и их синонимы. Возможно, Цюй Юань и полемизирует
477
с теми мифологемами, которые используются в «Тянь вэнь». Однако значит ли это, что он считает эти мифологемы выдумкой, и сомневается в их реальности?
Суть в том, на наш взгляд, что Цюй Юань ни с кем не спорит. Он «задумывается». Как устроен мир? Почему так, а не иначе? Почему мир несправедлив? Поэтому эту поэму можно сравнить, например, с «Вавилонской теодицеей». Это еще очевидней, если добавить к анализу и «Лисао». В «Лисао» жалобы на несправедливость мира проходят красной нитью через всю поэму. Преуспевают льстецы и карьеристы, а Цюй Юань — чужой в этом мире. Именно поэтому, на наш взгляд, поэма «Тянь вэнь» тоже не свидетельствует о «чжоуском» происхождении Стрелка И.
Предлагая чжоуское происхождение мифа о Стрелке И, М. Е. Кравцова исходит также из гипотезы о палеоазиатских, в конечном итоге, корнях мифологемы о Стрелке И и сбивании лишних солнц. По ее мнению, «эпизод астральной охоты и «вороньи» мотивы делают этот миф похожим на аналогичные сюжеты, присущие верованиям народов Северо-Восточной Азии и Северной Америки»18.
К северу от Китая данная мифологема действительно встречается у народов Приамурья и Сахалина, таких как нивхи, нанайцы, удэгейцы19. Тем не менее необходимо учесть, что сегодня данные народы не относятся к палеоазиатской группе20.
У собственно же палеоазиатов отсутствуют аналогии мифу о Стрелке И и десяти солнцах21. «Вороньи» мотивы встречаются отдельно — у собственно палеоазиатов, а миф о сбивании солнц - у народов Нижнего Амура и Сахалина.
Кроме того, схожий сюжет встречается и в верованиях монголов, ойратов и тувинцев. В мифологии данных народов существовал персонаж Эрхий-Мерген, или «Стрелок Большой Палец»22.
Достаточно недавно Ю. Е. Березкин с соавторами представили более полные данные о распространении и ареале ряда мифологиче-
478
ских сюжетов23. Это позволяет уточнить и распространение интересующей нас мифологемы. Анализ данной работы приводит нас к подтверждению сделанного выше вывода — сюжет о сбивании солнц при помощи лука и стрел действительно встречается к северу от Китая, но не у народов палеоазиатской группы.
Однако авторы и этой работы не замечают существование аналогичных мифологем о сбивании лишних солнц к югу от Китая, что представляется существенно важным.
Например, аналогию мифу о Стрелке И мы видим у народов тайской языковой семьи. В мифологии черных тай Лаоса существовали мальчик и девочка Кап и Ке, которые спаслись от потопа24. В мифе о Кап и Ке присутствуют два дерева. Когда сыновья Кап и Ке срубили их, на небе засияли сразу девять лун и восемь солнц. Наступила страшная жара, и все живое начало погибать. Тогда по повеленью По Тхена селезень склевал семь лун и восемь солнц, и мир был спасен.
Встречается подобный миф и у других тайских народов, например, у лэ.
Кроме тайских народов, миф о первоначальном существовании нескольких солнц (семи) присутствует и среди космогонических мифов кхмеров25.
Еще более близкую аналогию мы встречаем в мифологии народности мео, во Вьетнаме. У мео верховное божество Ндо Тьы26 сотворил небо, землю, десять солнц, девять лун и звезды. Солнца, луны и звезды были созданы для того, чтобы просушить землю. Они светили одновременно, и людям стало жарко на земле. Тогда они сделали лук и стрелы и сбили лишние светила.
Помимо этого, в мифологии народа ман во Вьетнаме, который также входит в группу мяо-яо, существует волшебный стрелок Лыонг Вунг. Считается, что после всемирного потопа на небе появилось 12 светил, и от их тепла земля быстро просохла. Однако и после того светила продолжали гореть, и на земле засохли все растения. Тогда появился Лыонг Вунг и сбил стрелами все светила, оставив одну луну и одно солнце27.
479
Крайне интересную информацию предоставляет нам Б. Л. Риф-тин: «...у народа чжуан в юго-восточном Китае, у народов и, мяо и других... У народа чжуан до сих пор бытует песня о Тэкан, совершившем подвиг, аналогичный подвигу стрелка И в китайских мифах. У чжуан в песне двенадцать солнц по числу месяцев, и Тэкан тоже хотел застрелить все светила, но народ стал умолять его оставить одно солнце, чтобы зрели злаки и было тепло людям. И народ мяо сохранил песню о стрельбе героя Ян Я в солнца, которые светят вместе с лунами... По другой, более поздней легенде мяо, этот подвиг совершил Чжан Го-лао (бессмертный, образ которого мяо заимствовали из даосской мифологии). Есть этот же миф и у народа буи, героя его зовут Ван Цзян, а солнц также было двенадцать»28.
Итак, миф о сбивании лишних солнц широко представлен к югу от Китая. Еще более важно то, что сравнительный анализ «северных» и «южных» мифологем приводит нас к мысли о распространении мифа о сбивании лишних солнц именно с юга на север.
Так, наиболее близким по содержанию к китайской мифологеме является сюжет о Ндо Тьы и десяти солнцах народности мео. Совпадают количество солнц и сбивание их при помощи лука и стрел. Не менее близок к древнекитайскому и миф о Лыонг Вунге.
У всех «южных» вариантов солнц — много, фактически они стремятся к десяти-двенадцати, и прямо сопоставляются в некоторых «южных» традициях с количеством месяцев в году. Напомним, что именно этот смысл М. Е. Кравцова реконструирует в иньском солярном мифе.
Герой, который их сбивает — первопредок, важнейший персонаж мифологии данного народа. Сбивание солнц трактуется, безусловно, как положительное деяние.
У монголов же, тувинцев и ойратов, хоть и существует персонаж Эрхий-Мерген, который сбивает солнца, но он трактуется как отрицательный герой, совершающий разрушительные действия, за что и терпит наказание. Кроме того, в этой мифологеме сбиваемых солнц меньше (иногда — намного), а сам Эрхий-Мерген — герой малозначительный, представленный не у всех групп ойратов и тувинцев29.
480
Незначительное место занимает в целом и миф о сбивании солнц в мифологиях монголов, тувинцев и ойратов. Это — периферийный сюжет их мифологий.
Таким образом, четко прослеживается редуцированность мифологемы о десяти солнцах и стрелке, который их сбивает, от юга, где данный сюжет наиболее полон, к северу, где количество солнц все уменьшается, исчезают луны, а образ стрелка приобретает отрицательные качества.
На этом основании можно сделать вывод, что миф о Стрелке И, сбившем девять солнц, пришел с юга и попал в мифологию Чу. Очевидно, неслучайно, что именно миф мяо максимально близок к тем вариантам, которые представлены в древнекитайских текстах.
1 Кравцова М. Е. История искусства Китая. СПб., 2003. С. 171-173.
2 Кравцова М. Е. Поэзия Древнего Китая. Опыт культурологического анализа. СПб., 1994. С. 162-163.
3 Там же. С. 139-140.
4 Кравцова М. Е. История культуры Китая. СПб., 2004. С. 427.
5 Романчук А. А., Пантелеева Е. Б. Древнекитайский миф о Стрелке И: Чу или Чжоу? // Stratum plus. Кишинев, 2005-2006.
6 Старостин С. А. Реконструкция древнекитайской фонологической системы. М, 1989. С. 445.
7 Там же. С. 450.
8 Кравцова М. Е. Поэзия Древнего Китая. С. 149.
9 Романчук А. А., Пантелеева Е. Б. Ук. соч.
10 Кравцова М. Е. Ук. соч. С. 149.
11 Рифтин Б. Л. Куньлунь // Мифы народов мира: В 2-х т. Т. 2. М., 1992. С. 28-29.
12 Кравцова М. Е. Ук. соч. С. 149.
13 Там же. С. 141.
14 Там же. С. 141.
15 Яншина Э. М. Формирование и развитие древнекитайской мифологии. М., 1984. С. 171.
16 Шань хай цзин. М., 1977. С. 35-56.
17 Романчук А. А., Пантелеева Е. Б. Ук. соч.
18 Кравцова М. Е. Ук. соч. С. 146.
19 Иванов В. В. Солярные мифы // Мифы народов мира. Т. 2. С. 461.
20 Мелетинский Е. М. Мифология палеоазиатских народов // Мифы народов мира. Т. 2. С. 274.
21 Мелетинский Е. М. Палеоазиатский мифологический эпос. М., 1979.
22 Неклюдов С. Ю. Эрхий-Мерген // Мифы народов мира. Т. 2. С. 669.
23 Березкин Ю. Е., Коротаев А. В., Давлетшин А. И., Халтурина Д. А., Григорь-ян К. Э. Саяно-америндский комплекс мифологических мотивов. См.: http://www. nithenia.ru/ folklore/korotayevl .htm.
24 Чеснов Я. В. Кап и Ке // Мифы народов мира. М., 1991. Т. 1. С. 662.
25 Чеснов Я. В. Промы // Мифы народов мира. Т. 2. С. 340.
26 Никулин Н. Я Ндо Тьы // Мифы народов мира. Т. 2. С. 206.
27 Никулин Н. И. Лыонг Вунг // Мифы народов мира. Т. 2. С. 82.
28 Рифтин Б. Л. Изучение китайской мифологии и книга профессора Юань Кэ. См.: http://www.dragon-nest.ru/defychina_myth 12 .php.
29 Неклюдов С. Ю. Эрхий-Мерген // Мифы народов мира. Т. 2. С. 669.
http://www.torchinov.com/торчиновские-чтения/четвертые-торчиновские-чтения/романчук-а-а-пантелеева-е-б-стрелок-и-и-миф-о-сбивании-солнц/Глава VI. История стрелка И и его жены Чан-э
4. Блудный сын возвращается домой. Тень бога смерти. Легенда о хозяйке Запада. Слабая вода и горы Куньлунь в пламени. И получает у хозяйки Запада лекарство бессмертия. Ю-хуан предсказывает судьбу Чан-э. ╚Чан-э бежит на луну╩ - прекрасная бессмертная превращается в отвратительную жабу. Холодные годы в лунном дворце.
После возвращения И домой между ним и Чан-э временно воцарился мир, но отношения оставались натянутыми. Главной причиной служили происшедшие события. И провинился перед небесным правителем и не мог вернуться на небо, а с ним и его жена. Чан-э была небесной феей и очень горевала, что путь на небеса ей закрыт. Она боялась, что после смерти попадёт в подземное царство Юду (:!), где будет вместе с духами и чертями вести печальную и мрачную жизнь. И тоже не хотел попасть в подземное царство, так как он был богом, и для него было не только страшно, но и стыдно находиться вместе с бесами. Шло время, и каждый день приближал его к этой участи. Смелого И начинал охватывать страх, и он понял справедливость упрёков своей жены. И решил найти способ, который избавил бы их от угрозы смерти. Тогда вновь между ним и его женой возродилась бы любовь и наступила бы вечная весна.
Как-то И узнал, что на западе, в горах Куньлунь, живёт богиня по имени Си-ван-му, у которой хранится лекарство бессмертия. Стрелок И решил добраться до Си-ван-му, невзирая на расстояние и трудности пути, и попросить у неё лекарство.
Последующие поколения считали Си-ван-му владычицей Запада, немолодой, с добрым характером. Иероглифы, обозначающие имя Си-ван-му, буквально значат ╚владычица Запада╩. Неграмотные даосы создали множество всяких небылиц, подтверждающих эти фальшивые предположения. Но всё это не соответствует истине.
Люди первоначально представляли Си-ван-му удивительным божеством, насылавшим мор, ведавшим наказаниями и умевшим свистеть. Изображали её с хвостом барса, зубами тигра, длинными всклокоченными волосами и нефритовой заколкой в голове. Сейчас невозможно установить, было ли это божество мужского или женского пола. Заколка считается женским головным украшением, но в первобытные времена мужчины тоже носили их. Ведь и серьги у первобытных народов носили в ушах и мужчины и женщины. По преданию, это божество жило в мрачной пещере очень простой жизнью. Три зелёные птицы прислуживали ему и по очереди приносили пищу. Иероглифы ван-му, означавшие ╚владычица╩, нефритовая заколка, зелёные птицы - всё это признаки, указывающие на существо женского пола. Божество Си-ван-му с течением времени стало представляться людям мягким и женственным, хотя в действительности оно таковым не было.
Почему же у божества Син-ван-му, насылавшей мор и ведавшей наказаниями, по преданию, было лекарство бессмертия? Человеческая жизнь непосредственно зависела от болезней и наказаний. Си-ван-му могла взять жизнь, но могла и подарить её. И в древнегреческих мифах бог солнца Аполлон не только распространял болезни, но и исцелял их. Поэтому все люди верили, что у Си-ван-му хранится лекарство бессмертия, и если счастливец добудет его и выпьет, то он будет жить вечно.
У Си-ван-му действительно могло быть лекарство бессмертия. Вспомним, что на горе Куньлунь росло дерево бессмертия. На нём зрел плод, и тот, кто его съедал, жил вечно. Лекарство Си-ван-му было сделано из этих плодов. В период Хань Си-ван-му часто изображали державшей в руках что-то, напоминавшее ветвь дерева. Одни говорили, что это цзяхэ - счастливый злак, а другие - что это саньчжу - тройное жемчужное дерево. Вероятнее всего, это было дерево бессмертия. Оно, как и другие деревья, дарующие долголетие, цвело и приносило плоды только один раз за несколько тысяч лет. Плодов было немного, и поэтому лекарство было исключительно ценным и редким. Если использовали сразу всё лекарство, то новое долгое время невозможно было добыть.
Кто же не мечтал о бессмертии и кто не хотел бы выпить драгоценное лекарство? Но люди не могли добраться до тех мест, где пребывала Си-ван-му. Иногда она бывала около Яо-чи - Нефритового пруда на вершине Куньлуня, другой раз - на богатой прекрасным нефритом горе Юйшань к западу от Куньлуня. Иногда она жила на западном крае земли на горе Яньцзы, где садится солнце. Она постоянно меняла своё местопребывание, и её было очень трудно разыскать. Не так просто было обыкновенным людям достичь вершины горы Куньлунь. Подножие горы окружала пучина Жошуй - Слабая вода. Достаточно было пёрышку упасть на воду, и оно сразу тонуло, а лодка с людьми и подавно. Куньлунь окружали огнедышащие горы. Огонь в них горел, не переставая, и днём и ночью, и всё, что попадало туда, сгорало. Кто мог преодолеть такие препятствия? И хотя предания и говорили, что Си-ван-му обладает лекарством бессмертия, но никогда ни один человек не достигал заветной цели.

По счастливому стечению обстоятельств богиня Си-ван-му находилась в это время в своей недоступной пещере около Нефритового, пруда. И рассказал ей о своих несчастьях и объяснил цель своего прихода. Богиня почувствовала сострадание к герою, совершившему столько подвигов для народа. Она приказала своей служанке - трёхногой священной птице - принести тыкву-горлянку, наполненную лекарством. Трёхногая птица принесла тыкву, спрятанную в укромном уголке мрачной пещеры. Си-ван-му торжественно передала её И со словами:
- Этого достаточно, чтобы вам с женой получить бессмертие. Если всё содержимое выпьет один человек, то он сможет вознестись на небо и стать божеством. Если его выпьют два человека, то они станут бессмертными на земле.
Богиня дала строгий наказ И, чтобы он обращался с лекарством очень бережно, так как у неё его больше не осталось.
И вернулся домой очень довольный. Тыкву-горлянку он отдал на хранение жене, решив, что они выпьют лекарство вместе во время праздника. Он не хотел снова подниматься на небо, так как жизнь там мало чем отличалась от земной, и был доволен тем, что не попадёт в подземное царство. У Чан-э намерения были иные. Она вспоминала, что была небесной феей, и ей казалось, что если теперь она не попадёт на небо, то всегда будет зависеть от мужа. Чан-э считала, что муж должен сделать так, чтобы она опять стала богиней. Священный эликсир не только давал бессмертие, но имел ещё чудесное свойство возносить людей на небо. А что, если обмануть мужа и одной проглотить его? Обидишь его, конечно, но... Чан-э решила не ждать праздника, а воспользоваться временем, когда И не будет, дома, и потихоньку выпить самой всё лекарство. Но она боялась, что таким поступком может навлечь беду, и у неё не хватило храбрости. Она решила сначала пойти погадать к колдунье по имени Ю-хуан.
Ю-хуан жила в окрестностях столицы в пещере небольшого холма. Колдунья достала панцирь чёрной черепахи, прожившей, по преданию, тысячу лет, вынула несколько десятков стеблей засохшей травы. Рассказывают, что это был тысячелистник, в котором обитала бессмертная черепаха. У тысячелистника были высокие, густые стебли и корни длиной более чжана. Гадание с панцирем черепахи и тысячелистником сбывалось девяносто девять раз из ста. Ю-хуан положила траву в паниирь, опустилась на колени, взяла его двумя руками и, бормоча что-то, стала трясти его словно сито. Затем она высыпала траву на низенький каменный столик, стоявший перед ней и начала ворошить её своим тонким пальцем с длинным жёлтым ногтём. Прикрыв глаза, она говорила нараспев:
- Поздравляю госпожу с великим счастьем, большой удачей. Есть одна очень умная и сообразительная женщина, она одна уйдёт на далёкий запад, а в мире будет беспорядок. Иди, не надо бояться, не надо бояться. Тебе выпало предопределение, и тебя ждёт великое процветание.
Чан-э, выслушав слова колдуньи, решилась. Выбрав вечер, когда И не было дома, она взяла тыкву и проглотила всё лекарство.
И вдруг стали происходить чудеса. Чан-э почувствовала, что её тело стало легким, ноги отделяются от земли, и она через окно вылетела наружу. Там было синее ночное небо и пепельно-белая равнина. На небе сияла круглая луна, окружённая золотыми звездами. Чан-э устремилась прямо вверх... Куда же ей лететь? Чан-э подумала, что если она полетит в небесный дворец, боги осмеют её. Ведь она бросила мужа. А каково ей придётся, если он сумеет добраться до небесного дворца? Она решила, что самое лучшее - укрыться на время в лунном дворце. И устремилась прямо к нему. Долетев до лунного дворца и не успев передохнуть, она вдруг почувствовала, что с её телом происходят изменения. Спина уменьшилась в размерах, живот и поясница начали разбухать, рот у неё расширился, глаза увеличились, шея и плечи сблизились, и на коже появились большие, как монета, бородавки. Чан-э от испуга хотела закричать, но голос у неё пропал. Она хотела убежать, но могла только медленно прыгать, присев на корточки. Что же произошло? Прекрасная небожительница, ранее превосходившая всех красотой, из-за своей корысти превратилась в отвратительную жабу. Вот какое ╚процветание╩ предсказала ей обманщица-колдунья!
Такова суть древней легенды ╚О том, как Чан-э улетела на луну╩. Поздние предания более снисходительны к Чан-э. В них говорится, что она, прилетев в лунный дворец, не превратилась в жабу или какое-либо другое существо. Но она не знала, что в лунном дворце окажется так пусто и безлюдно. Там был только белый заяц, который круглый год толок в ступке лекарство бессмертия, да росло коричное дерево. Лишь много лет спустя на луне появился У Ган, он стремился к бессмертию, но за проступки был послан в лунный дворец срубить коричное дерево. Он рубил дерево, а оно вновь срасталось, и ему никак не удавалось срубить его до конца.
Чан-э пала духом и потеряла всякую надежду на лучшее, но сделать она ничего не могла. И чем дольше она жила в лунном дворце, тем больше чувствовала печальное одиночество. Ей оставалось только вспоминать о семейном счастье и о доброте мужа. Если бы она не была такой себялюбивой и они оба выпили бы лекарство бессмертия, то вечно бы жили на земле. Может быть, в этой жизни было бы мало счастливых и радостных дней, были бы и волнения, но разве это не лучше, чем быть бессмертным божеством в лунном дворце и жить там в тоске и одиночестве. Мысли её часто возвращались в мир людей. Чан-э хотелось признать свою вину, попросить у мужа прощения и умолять его, чтобы он любил её по-прежнему. Всё было напрасно, и ей ничего другого не оставалось, как вечно пребывать в лунном дворце, никогда уже не спускаясь на землю. Чан-э раскаивалась в краже чудесного лекарства, всё время думала об этом и не могла спать ночами. Этими словами поэт выразил Чан-э свою жалость и насмешку. Постоянное одиночество стало суровым наказанием для неверной жены, обманувшей мужа и убежавшей от него.
Стрелок И вернулся в тот вечер домой и обнаружил, что его жены нет, а на полу валяется пустая тыква. Он сразу понял, что случилось. Гнев, печаль, обманутые надежды гнездились, как ядовитые змеи, в его сердце. И со стиснутыми зубами испуганно кинулся к окну. Жена его возносилась вверх, на небо, усеянное звёздами, ища счастья только для себя. ...
Мифы древнего Китая / Глава VI. История стрелка И и его жены Чан-э
http://myths.kulichki.net/lostcivil/china/myth0001/st06.shtml